МОЙ
АНДРЕЕВ.
Мы
впервые встретились, когда заканчивался теперь уже далёкий 1968 г. Сурового
вида профессора Д.М. Гроздова постоянно сопровождал молодой худощавый парень в
белом врачебном халате и, не круглой, а продолговатой, шапочке. Я был студент,
а он немного постарше. Три долгих месяца до операции, меня курировал другой
доктор…
В
день операции приехала моя мама, которая какое-то время была около меня. Она
рассказала мне, что по приезде увидела его в метро. Он двигался на эскалаторе
навстречу, и тоже увидел её. После нескольких попыток догнать друг друга на
встречных курсах, им удалось-таки встретиться
и пообщаться на предмет моего состояния после операции. Когда мама
спросила его: «Юрий Николаевич, операцию делал профессор?», он тихо, но твёрдо
ответил: «Нет – я». Мама всегда рассказывала об этом с уважением.
Потом
у него было много-много операций…
Когда
же, через двадцать лет болезнь снова привела меня к нему, он не сразу вспомнил
меня – свою, как он мне сам признался, первую операцию в ЦОЛИПКе. А я, увидев,
что за 20 лет у него вместо одной палаты из шести коек на весть Советский Союз
стало две, понял, что все эти годы ему жилось и работалось, ой как нелегко. Это уже при мне открыли ещё одну палату на 5
коек…
А
рядом вовсю шла стройка нового корпуса. И надо было видеть его радость от того,
что там будет целое отделение для лечения гемофилии. Мы пропитывались светом его радостных глаз и
радовались и мечтали вместе с ним…
С
тех пор мы стали видеться чаще. Ведь это именно он убеждал нас в необходимости
создания нашей пациентской организации. И именно он, вместе с грамотными
ребятами, начал её создание. На моих глазах, иногда прямо в палате, они
работали над будущим уставом «Общества гемофилии». А когда я уезжал после
операции в свою Рязань, он обмолвился, что, мол, и нам там у себя, тоже надо
создать свою организацию. Он уже тогда, видимо понимал, что что-то стОящее
можно сделать, только объединившись всей Россией…
Для
меня весть, о том, что его больше нет, была даже не удар грома – Земля ушла из
под ног. Как будто, в эти дни весеннего равноденствия не её орбита пересеклась
с небесным экватором, а словно она вообще сошла со своей орбиты. В самые первые
мгновения у меня было ощущение, что Мир рухнул.
Теперь
этот день я жду с какой-то тревогой и болью. Мне не хочется, чтобы он наступал.
Он, вместо дня пробуждения природы, стал символом невосполнимой утраты для
меня. Я как, малый ребёнок, от которого ушёл отец, чувствую теперь себя
беззащитным.
И
ещё. После его ухода я ощутил себя его
старшим сыном, на котором теперь лежит обязанность защищать его «мальчиков».
Пусть не всех, пусть только около 60 человек. Но, он мне когда-то наказал это
делать у себя в области. И я, как его старший и любящий сын, не могу его
ослушаться. И я, уж как смогу, но буду продолжать делать до конца своей жизни
то, о чём он мечтал: избавить, теперь уже наших с ним мальчиков, от их
«нечеловеческих болей». С тех пор, как я из его уст услышал эти слова, я до сих
пор поражаюсь, как он, здоровый человек, мог так почувствовать нас – «мальчиков»
с гемофилией. Мальчиков, которые волею судеб, в дофакторовские времена
вынуждены были всю жизнь периодически возвращаться на дыбу…
Я
засекал – до пяти суток без возможности уснуть с дикими болями, например, в
плече: 9 секунд можно лежать, а потом 15
секунд сидеть. И хорошо, если мальчик понимал, что это пройдёт. А были и такие,
что сосредотачивались на том, что это опять наступит. Многие
из последних спивались и наркоманили…
Но
Он никогда не путал причину и следствие и понимал, что только адекватное
лечение избавит нас и от наших болей и от пороков, к которым некоторые из нас
из-за этих болей пришли. Для Него никогда не вставал вопрос: надо или не надо
нас, таких исковерканных, лечить. А ведь были и такие «светила», которые говорили
нам, что нас проще и гуманнее при рождении уничтожать, скажем, об колесо паровоза…
Он
был один из немногих людей, которых я уважаю за то, что он любил своё дело, а
не себя в нём. Сколько помню его, утром Он первым появлялся в отделении. Надев
халат, первым делом он обегал свою паству. Это уж потом был официальный обход с
медсестрой, назначениями, а позже и с помощником – лечащим врачом. А перед
уходом домой обязательно был ещё один, контрольный обход. Мы знали, что если
кто-то ночью «потёк», он в кратчайшее время был уже в отделении. Вот почему мы
начинали выздоравливать сразу же после госпитализации в ЦОЛИПК, а позже – в
ГНЦ. Это происходило от того, что с первого мгновения появления там, мы
чувствовал, что мы теперь защищены. Защищены –Им.
Наверное,
именно поэтому для меня стало личной трагедией открытие онко-гематологического
отделения в нашей, Рязанской, больнице Семашко. У нас никто не бросался спасать
попавшего в стационар больного гемофилией, распространяя на него тот же подход
безнадёжности, что и при онко-гематологии. Ну, «течёт», ну торчит в мочеточнике
сборище сгустков по 32 часа, закупорив и раздувая мочой и кровью
многострадальную почку. Ну, так
гемофилия же…
И
это длилось до 2005г., до начала работы программы ДЛО. После этого на нас
обижались наши доблестные медики за то, что мы исчезли из стационаров. И ещё
долго сопротивлялись внедрению адекватного амбулаторного и домашнего лечения.
Как будто из собственного кармана им приходилось тратить средства на наши
препараты. Ну, Бог с ними. Здесь мы – не о них.
А
с каким удовольствием и Он, и я играли свои роли, когда я привозил к нему на
консультации своих пацанов. Ему очень
нравилось, что я всегда привозил их сам и что я сам ему рассказывал историю их
болезни и жизни. Именно поэтому для него не стал неожиданностью мой вопрос о
том, как его называют мои мальчишки. Он, как бы полуутверждением, полувопросом
ответил: «Айболит?». Ответил, и испортил
мне кайф предвкушения раскрытия ему секрета.
И
ещё. Его юмор. Искромётный и обязательно
мягкий. Я не знаю, не помню ни одного человека, которого бы обидел его юмор. И
жаль, что некоторые его последователи
переняли от него и развивают только технику операций. Грустно без Его
интеллигентности и такта.
И
последнее, давайте навсегда сохраним память об этом Человеке – в наших сердцах,
в музее Ю.Н. Андреева в ГНЦ или ОРВОГ. Расскажем нашим мальчишкам и их
родителям о Человек, который, как никто другой хотел им здоровья и стоял у истоков того, чего
мы сейчас, по большому счёту благодаря Ему, достигли…
Рязань.
22 марта 2012 г.
Евгений
Соколов, 64 года, гемофилия «А».
|
